Сегодня дочитал «Белые цветы» Абсалямова. Читал, можно сказать, взапой — это лучшая книга, прочитанная мною в последнее время. Если очень кратко, то книга о судьбах врачей того времени, когда все народы бывшего СССР были единой семьей. Я погрузился в этот мир, в нём было так хорошо, что потом было очень тяжело возвращаться в нашу суровую реальность. Хотя уверен, что такие люди, как старый профессор Абузар Гиреевич есть и сейчас. А современные Мансуры и Гульшагиды расстаются и мирятся, идут вперед и делают то, что подсказывают им сердце и клятва Гиппократа.
Я живу совсем рядом с улицей Абсалямова. Я знал, что это известный татарский писатель, и больше ничего. А на вечеринке «Ростелекома» познакомился с внучкой писателя — Альбиной. И узнал, что уже работает домашний музей Абдурахмана Абсалямова, и что при желании можно там побывать. Это не коридор с картинами и злыми бабушками, а дом, где жил и работал писатель — там всё настоящее.
Это как-то нелогично — подумал я тогда — идти в музей писателя, когда ты не прочитал ни одной его книги. И скачал на читалку его «Белые цветы» — о них очень хорошо отзывались друзья по жж. А пару недель назад узнал, что эту книгу читал и мой папа — от книги он, как и я, в восторге. С нетерпением жду дня, когда попаду в квартиру писателя, открывшего для меня — безо всяких преувеличений — настоящий новый мир. Не могу не привести здесь слова профессора о тех самых белых цветах врачебном долге и людской благодарности:
«…Абузар Гиреевич помолчал, словно оживляя в памяти воспоминания прошлого. Что-то вспомнив наконец, открыл дверцу шкафа, достал плюшевый кисет и, вертя его в руках, сказал.
— Примерно полвека тому назад — когда я работал в Чишме — у одной бедной женщины я спас от смерти ее ребенка. Она в такой бедности жила, что платье на ней было в сплошных заплатках. Лица ее я как следует так и не рассмотрел: по старинному татарскому обычаю, она всегда разговаривала со мною, прикрыв лицо концом платка. Я видел только ее черные глаза. Эти глаза я помню и сейчас — глаза матери, полные горя и страха. Болезни и знахарки уже свели у нее в могилу троих детей. Заболел последний, четвертый. Она сходила с ума от тревоги за его жизнь. И, невзирая на проклятия всех изуверов и знахарок, нашла в себе силы принести свое дитя ко мне. Глаза ее были бездонный омут. И страх и надежда…
Абузар Гиреевич как-то по-особенному сложил губы и после своего обычного «гм-м-м» продолжил:
— Кто был муж этой несчастной женщины, я не знал, а спросить постеснялся. Я видел только ее, мать… Когда ребенок выздоровел, она не знала, как благодарить меня, что пожелать, и очень горевала, что не может принести подарка. Через неделю она снова явилась. Стоит на пороге, прикрыв лицо кончиком платка. Я спросил: «Неужели опять заболел ребенок?» Нет, ребенок вполне здоров, играет со сверстниками, но все же у нее на душе неспокойно.
Оказывается, она дала обет отблагодарить меня. И все время жила в страхе, что не выполнила своего обета, и вот она протянула мне горсть медяков, добытых тяжелым трудом. Когда я не взял медяки, она сильно расстроилась, даже затряслась, — может быть, подумала, что я гнушаюсь слишком жалкой подачкой. Но я решительно объяснил ей, что лечу больных бесплатно, что мне ни копейки не надо. Она в это не поверила.
«Ничего на свете не делается бесплатно, — сказала она. — В священных книгах велено и мулле приносить подаяние. Вы хотите пожалеть мою бедность, но бог не простит меня за то, что я не выполнила обета. Грех останется на мне вечно».
Я признал свое бессилие убедить ее, — ведь если ничего не приму, она сочтет себя обиженной, совесть у нее не успокоится. Тогда я сказал: «Коль хотите сделать мне приятное, соберите на берегу Дёмы белых лилий и принесите в подарок моей жене», — Мадина и на Чишме была неразлучна со мной.
Она очень удивилась, — разве цветы считаются подарком? «Вы, доктор, наверно, обманываете меня». Тогда я взял с полки книгу, выбрал потолще и говорю: «Если не верите, прочтите, что написано здесь». Как и следовало ожидать, она была неграмотной. Тогда я сам прочитал ей, сочинив в уме подходящий афоризм: «Цветы — лучший подарок благодарного сердца». Она поверила. Я дал ей рубль, чтобы купила гостинцев ребенку. Она, бедняжка, не знала, что и подумать. Долго стояла в недоумении у нашего крыльца. То посмотрит на деньги, зажатые в ладони, то на наши окна, Потом медленно пошла по улице.
После этого я никогда больше не видел ее. Только по утрам у порога нашего дома мы часто находили белые лилии. Мы с Мадиной были уверены, что цветы приносит эта женщина. И по молчаливому уговору даже не пытались подсмотреть, в какие часы она приходит.
Рассказ не кончился на этом.
— Прошло много лет, — говорил Абузар Гиреевич. — В одной из лекций о врачебной этике я привел этот пример. А когда отмечали мой шестидесятилетний юбилей, студенты подарили мне вот эту штучку. — Абузар Гиреевич развязал кисет и достал изящную стеклянную коробочку. Внутри нее находились белые цветы, изумительно тонко выточенные из слоновой кости. — Какая прелесть! — любовался Абузар Гиреевич. — Прямо как живые! Даже чудится, будто капельки росы блестят на лепестках…
Так вот, друзья мои, эти цветы я передаю вам на всю вашу жизнь. Сберегите их чистыми, незапятнанными. Не прельщайтесь никакими другими ценностями! А когда состаритесь, как состарился я, вручите их самому близкому для вас человеку. Только пусть это будет непременно врач. Может, Гульчечек, может, кто другой… — Абузар Гиреевич протянул коробку Гульшагиде.
— Теперешние молодые люди могут назвать эту мою выходку странной. Скажут — романтика, сентиментальность… Ну что ж я в юности был романтиком и остался им на всю жизнь. Я и сентиментальность признаю, если знать меру. Ведь даже из змеиного яда при должной дозировке получается ценное лекарство. Вот так. Ну, хватит на сегодня поучений…»
PS. Моя бабушка врач. Она работала в первой чебоксарской городской больнице терапевтом, ходила с обходами, потом стала заведующей отделением. Бабушкина больница находится на моей любимой исторической улице — Константина Иванова (это известный чувашский писатель). Так вот, на стенке в зале у бабушки стоит много причудливых фигурок.
Особенно здорово смотрится деревянный олень, вставший на дыбы — удивительно красивая скульптурка. Ещё совсем маленьким я узнал, что она самодельная, и это подарок. Благодарный пациент вырезал этого оленя своими руками и подарил моей бабуле. Теперь я буду смотреть на него совсем другими глазами — после прочтения книги ценность его в моих глазах выросла многократно…